Отношения кредиторов и должников не всегда носили неравный характер — когда мощные и неповоротливые институты отлавливают хитрых одиночек с долгами, опираясь на государственную дубинку. В эпоху бурного роста капитализма в XIX столетии заимодавцы и их клиенты на равных, в открытой печати разоблачали друг друга. О том, как французские кредиторы проверяли своих должников, а те публично боролись с бессердечными ростовщиками, рассказывает «Лента.ру»
ВЛАСТЬ ЧИСТОГАНА
Деньги, деньги и еще раз деньги — развитие капитализма в XIX веке привело к быстрому росту кредитов как финансового инструмента. Деньги в долг понадобились на постоянной основе — как бизнесменам (от булочников до владельцев ткацких мастерских), так и горожанам, жаждущим приобрести роскошную одежду и обедать в торгово-развлекательных центрах эпохи — парижских и лионских пассажах. Однако банков в первой половине века было мало, кредиты они давали крайне неохотно, и только солидным и богатым клиентам, а остальным приходилось обращаться к многочисленным заимодавцам и покупать в долг.
Читатели Бальзака и Флобера вспомнят, как французы в то время были одержимы быстрым обогащением и одновременно страхом перед «грязными деньгами», безжалостными ростовщиками, банкротствами и долговыми тюрьмами. Люди пользовались новыми экономическими возможностями, чтобы вести двойную жизнь: банкиры играли на бирже деньгами своих клиентов, жены приобретали драгоценности втайне от мужей, погрязшие в долгах люди скрывали свое отчаянное положение, отстраивая роскошные фасады для своих контор.
Платежи все чаще осуществлялись посредством векселей — бумаг с обязательством заплатить некую сумму, не обеспеченных ничем, кроме доброго имени лица, выдавшего этот документ. В начале 1840-х годов во Франции находилось в обращении кредитных бумаг на сумму в полтора миллиона франков, то есть вчетверо больше, чем вся наличность, хранившаяся в банках. Далее вексель мог переходить к другому финансисту, и поэтому главным было решение того, кто принимал документ: можно ли доверять этому человеку, или перед ним жулик, аферист, или же просто мот.
Чтобы спастись от своих тревог, кредиторы воспользовались другими достижениями XIX века — массовой культурой и свободной прессой. В 1829 году в Париже стали выходить газеты, призванные помочь несчастным заимодавцам — предупреждать их о жуликах, проходимцах и «халявщиках», делая достоянием общественности их имена, особые приметы и прегрешения. В ответ на это должники стали выпускать свои газеты, присылая материалы из долговых тюрем и разоблачая уже жестокости и хитрости кредиторов, а также привлекая внимание публики к страданиям несчастных заемщиков. О войне газет кредиторов и должников рассказывается в последнем номере «Журнала социальной истории».
КТО БЬЕТ В «НАБАТ»
В первом же номере «Набата коммерции», ставшего рупором обманутых кредиторов, редактор Франсуа Толозе-Дегеринель (Fran?ois Tholoz?-Desguerinelles) обозначил его цель: «Спасать наивных лавочников и доверчивых ремесленников от орды проходимцев… чтобы каждый пострадавший мог немедленно придать огласке имя обманщика и другие деловые люди не попали в ту же ловушку». Любопытно, что Толозе-Дегеринель основал такую газету, только выйдя из долговой тюрьмы. Уроженец Бургундии, он успел поработать в местной адвокатской конторе (пока на него завели дело о мошенничестве) и в страховой компании (где его обвинили в растрате) и, наконец, попал в тюрьму за подделку кредитных документов, правда, получив небольшой срок. Тем не менее Толозе-Дегеринель был уверен, что его опыт поможет ему выступать в защиту тысяч коммерсантов, личных связей которых не хватает для того, чтобы оценить кредитные риски в мире, кишащем жуликами. Подписка на издание стоила всего 20 франков в год, что могли позволить себе даже торговцы дровами, каретники и шляпники. Экземпляры «Набата» показывали журналистам, и другие газеты охотно перепечатывали черные списки. Вскоре у издания появились подражатели в других городах страны — «Газета обмена информацией», «Страж торговли» и другие.
«Набатом» коммерческие замыслы Толозе-Дегеринеля не ограничились: он предлагал всем подписчикам частные консультации по поводу сомнительных партнеров по бизнесу. Более того, журналист похвалялся гигантской «базой данных» о платежеспособности десяти тысяч коммерсантов и обо всех банкротствах, случившихся с 1808 года, доступной в специальной комнате-читальне напротив парижской биржи. Наконец, Толозе-Дегеринель обещал добиться взыскания безнадежных долгов за минимальное вознаграждение.
Но деятельность «Набата» скоро вызвала нарекания со стороны полиции, озабоченной невиданным нарушением принципа неприкосновенности частной жизни. В эпоху, когда благосостояние коммерсанта сильно зависело от его репутации и даже фирмы по взысканию долгов действовали втайне, газета предавала гласности массу сделок. Редактор даже подумывал о ежемесячной публикации всех опротестованных векселей. В специальной колонке «Тревога!» читатели сообщали о беглых должниках. Например, в 1830 году подписчик из Лилля написал о «некоем месье Гийо, исчезнувшем из города два месяца назад, к огорчению его кредиторов». Через неделю «Набат» напечатал ответ парижанина, что «указанного Гийо можно встретить на бирже почти каждый день, между тремя и четырьмя часами дня».
В дальнейшем «Тревога!» уступила место регулярным спискам «недобросовестных и беглых должников (10-60 человек) — этот формат повторили и другие газеты. Утверждалось, что такие списки помогут в розыске сбежавших должников, однако фактически они выступали в качестве медийного позорного столба, обрушивая репутацию коммерсантов — те, кто попал в список, уже не могли надеяться на получение новых кредитов. Защищаясь от критики, редакторы заявляли, что публикуют имена должников только после того, как кредиторы не смогли с ними договориться и что гораздо эффективнее публично пристыдить недобросовестных лиц, чем тратить деньги на их розыск и доставку в суд. Впрочем, при всем общественном пафосе уже к середине столетия авторы черных списков должников все менее охотно придавали их гласности и газеты, подобные «Набату», постепенно трансформировались в частные детективные агентства.
«БЕДНЫЙ ЖАК»
Но пристыдить во Франции можно было и жестоких кредиторов — в 1830 году в Парижа стала выходить газета «Бедный Жак», защищавшая интересы узников долговых тюрем. Ее редактор, будущий драматург Морис Алуа (Maurice Alhoy), отсидел в тюрьме срок за долг в сто экю. К созданию газеты Алуа подвигла память о рабочем Шантереле, который сошел с ума, увидев, как одежду его жены и детей продают с молотка, вскрыл себе вены куском бутылочного стекла и написал на стене камеры кровью имя кредитора — виновника его несчастий.
Газета не только привлекала внимание к ужасающим условиям долговых тюрем Сен-Пелажи и Клиши, призывая к их реформе, но придавала позорной огласке имена тех, кто унижает и бросает в тюрьму должников. Такой «позорный столб для кредиторов» должен был стать оппонентом «Набата». Однако, что любопытно, подписывались на «Бедного Жака» и писали туда статьи (из тюрьмы) такие же мелкие коммерсанты — виноторговцы, владельцы лавок и кафе, каретники, портные, сапожники, — самые экономически незащищенные группы мелкой буржуазии. Более того, продавалась газета в деловом квартале Парижа напротив биржи.
В газете читателей больше всего занимали не материалы о тюремной жизни, а еженедельный «Список лишающих свободы» — с именами, адресами и описаниями злодеяний. Конечно, туда попадали не все кредиторы, а только те, кто взимал ростовщические проценты, специально скупал долги у разных лиц, хитростью втирался в доверие к должнику, чтобы застать его врасплох и бросить в тюрьму. В 1833 году газета укоряла аптекаря Касенава, который не только посадил резчика Пети за долг, который тот частично выплатил, но и конфисковал для продажи все инструменты мастера, оставив его жену и четверых детей без крова и средств к существованию. В 1830 году издание осудило некоего оптовика, который три раза объявлял себя банкротом с долгом в 275 тысяч франков, но при этом потрудился упрятать за решетку многодетного отца, который был должен ему 200 франков.
Однако авторы «Бедного Жака» хотели не просто опозорить (или устыдить) отдельных кредиторов. Они стремились стереть с должников клеймо жуликов (в чем был убежден «Набат»), представить их жертвами чужой алчности и мстительности и, главное, убедить публику в преступности самой системы долговых тюрем, а также рассказать о злоупотреблениях во время ареста и заключения. Их усилия были не напрасны — в 1867 году, уже при Наполеоне III, этот институт прекратил свое существование.
Кредиторы не игнорировали газету: напротив, они часто присылали в редакцию письма, где пытались оправдаться и защитить свою репутацию. И «Набат», и «Бедный Жак» хоть и находились по разные стороны баррикад, были согласны в том, что главное — это деловая честь и придание огласке позорных поступков заставит и должников, и кредиторов вести себя по-человечески.
ЧЕСТЬ ДОРОЖЕ ДЕНЕГ
В XIX веке наступление капитализма (новые рынки, новая промышленность, новые кредитные инструменты) затрагивало все большее число людей, однако даже экономисты, не говоря о литераторах и самих коммерсантах, все еще представляли безличные силы рынка в ярких образах и поучительных историях. Недобросовестных должников классифицируют по «типам». Это может быть очередной растиньяк, амбициозный провинциал. Например, ресторатор Сова, который открыл на набережной Орфевр кафе, ставшее модным благодаря разноцветным кускам сахара (их Сова клал в напитки). У ресторатора возникло множество планов, но деньги на их реализацию он мог получить лишь в кредит: накопив множество долгов, он в итоге сбежал в США с 20 тысячами чужих франков. Это могли быть «аферисты», которые втирались в доверие к коммерсантам благодаря своей изящной речи и манерам. «Этот жулик платит налог на прибыль и другие налоги, его имя внесено в «Альманах торговли», рядом с именами солидных банкиров, иногда он даже является капитаном местной гражданской гвардии… на его груди сверкает крест ордена Почетного легиона… его жена посещает придворные балы», — писал автор газеты «Дозор коммерции».
Последний в ряду «плохих должников» — мот, покупающий в кредит, гроза коммерсантов, зарабатывающий продажей предметов роскоши. «Набат» рассказал о молодых любовниках, устроивших грандиозный шопинг исключительно за счет «чуда кредита»: дама покупает вышитые платки, а ее кавалер — костюм, жилет и туфли. Они питаются устрицами и шампанским. Через два месяца, когда наступает время расплачиваться, месье уехал путешествовать в Англию, а мадам сменила фамилию.
«Бедный Жак» и представители богемы не уступали коммерсантам и активно развивали стереотипы жадного кредитора: «Страсть к золоту сжирает, становится мучающей идефикс, накладывает отпечаток на их внешность. Ростовщика всегда можно узнать по узкому, вытянутому лицу, землистому цвету кожи, потупленному взгляду, сморщенным губам, сгорбленной фигуре». Не были и забыты и «вечно живые» образы безжалостных евреев-ростовщиков.
Но важно другое: шла ли речь о черных списках или о компрометирующих историях, кредиторы и должники сражались в открытую (на страницах печатных изданий) и на равных — свою честь и репутацию приходилось защищать не только получателям кредита, но и тем, кто его выдавал. К сожалению, это положение дел оказалось крайне хрупким и неустойчивым, и уже к началу ХХ века главным источником кредита стали всесильные банки, деловую репутацию которых не могли поколебать никакие жалобы простых смертных.
Recommended for you
